Филологи ТюмГУ реконструировали опыт возвращения из ссылки поэта, переводчика Панкратия Сумарокова, находившегося в Сибири 14 лет (с 1787 по 1801 год). В этом помогли документальные и литературно-художественные произведения 1801–1810-х годов.

«Сумароков прожил после возвращения домой почти 13 лет. К сожалению, биографы поэта не наделили этот период особым смыслом и потому он не был изучен. По архивным материалам нам удалось увидеть, как происходило «включение» в новый порядок жизни после возвращения из ссылки для Сумарокова. Он не только воссоздал те формы творчества, которыми занимался в Сибири (журналами, переводными повестями, стихотворениями, домостроительными книгами), но и все критически переосмыслил: в ситуации «между книгами и жизнью» творчество жизни стало для него важнее сочинения книг», — рассказала профессор ТюмГУ Наталья Дворцова.

Отметим, что ссылка, помимо наказания, утраты дома, включает в себя и момент возвращения домой. Значимость этого явления была подтверждена в 2017 году, когда городской совет Рима отменил решение императора Августа об изгнании Овидия, вынесенное в 8 году нашей эры. Символическим возвращением поэта на родину в Италии отметили две тысячи лет со дня его смерти [Овидию разрешили «вернуться» в Рим в 2017 году].

Примечательно, что в литературно-художественных текстах Сумарокова нет прямых упоминаний о ссылке и возвращении из нее. Тема эта представлена в них иносказательно. В своем исследовании Н. Дворцова использовала интегративный подход: мотивный анализ совместно с биографическим, включающим в себя, в частности, изучение правовых, финансово-экономических, жизнетворческих аспектов возвращения, редакторской деятельности Сумарокова. Интересен факт, что вопрос о его ссылке в 1787 году решался лично Екатериной II, а о его возвращении — Александром I.

В документе «Прошении» Сумароков называет свою ссылку страданием, себя — «злополучнейшим из смертных», свое положение — бедственным. По словам Н. Дворцовой, как и многие его современники, Сумароков испытывал страх перед Сибирью. «С отчаянием души ехал он туда», — писал сын Петр Сумароков. Однако в Сибири он открыл для себя родину и создал новый, свой собственный дом.

«Там он пользовался известностью и почетом и привык смотреть на этот край, так приветливо принявший и приютивший его, как на родину», — утверждал Петр Сумароков. В Тобольске Сумароков смог «купить собственный дом, собрать небольшую библиотеку и кабинет минералов», обзавестись семьей. «Дом стал для Сумарокова главным мотивом творчества, причем не только в прямом смысле как устройство жизни семьи, но и в смысле символическом — как устроение внутренней жизни, дома собственной души, важнейшую роль в котором играла его литературная и журнальная деятельность», — пояснила Наталья Дворцова.

В биографическом контексте переводные книги Сумарокова «Училище любви» и «Варбек» сегодня филологи прочитывают как тексты самосознания и покаяния, знаки внутреннего домостроительства.

Как показали документы, возвращение оказалось для ссыльного драматичным и болезненным, пока он не был восстановлен в сословных (в Сибири Сумароков был приписан к мещанскому сословию г. Туринска) и имущественных правах, связанных, в частности, с «правом вступаться в распоряжение», делами родительского имения в селе Кунеево Каширского уезда Тульской губернии. «Не имея никакого состояния, не имея даже имени, вижу себя в страшной пустыне посреди столицы… не знаю я, что мне начать, не знаю, какими средствами продолжить несчастное бытие мое», — пишет Сумароков.

Однако от редакторско-журнальной деятельности он отказался. «С нашей точки зрения, этот отказ связан не только с трудностями руководства московским журналом из деревни Кунеево, где семейство поселилось по возвращению из ссылки, но и с изменениями в системе его ценностей: книги и журналы начинают соперничать в его сознании с творчеством жизни. Травму ссылки Сумароков преодолел в творчестве, а также через освобождение и возвращение домой, восстановление родственных, семейных и профессиональных связей», — пояснила Н. Дворцова.

В ссылку в Сибирь он уезжал лишенный звания 22-летним корнетом ЛейбГвардии Конного полка, а возвращался из нее — 36-летним известным поэтом, редактором, переводчиком.